Картина сия называется «Жертва фанатизма» (1899) и находится в экспозиции Харьковского художественного музея. Автор её Николай Корнильевич Пимоненко.

История поразила художника. Он бросился в Кременец, где сделал множество эскизов к картине, многочисленные зарисовки пейзажа. Он хотел тщательно подготовиться к написанию этой картины, стараясь сделать ее максимально правдивой.
1862-1912 гг.


Он пишет в своей книге «Евреи в творчестве нееврейских художников» (2012): «В отличие от большинства художников, изображавших те или иные стороны еврейской жизни, и, в общем-то, сочувственно относившихся к их своеобразной и нелегкой жизни, Пимоненко выступил как обличитель религиозной нетерпимости, религиозного фанатизма, национальной замкнутости евреев. В картине изображена реакция обитателей местечка на переход одной из них в христианство.
Молодая, красивая и смертельно перепуганная девушка стоит, припертая разъяренной толпой к забору. Изорвана блузка, растрепаны прекрасные волосы, растерянность и отчаяние на лице. Не провалиться сквозь землю, не уйти, не укрыться… Рядом опозоренные несчастные родители, проклинающие свою дочь. С этих пор она для них уже больше не существует».
Отметим, однако, что девушка могла просто полюбить нееврея и именно за это подвергалась страданиям. И в самом деле, хотя некоторые исследователи указывают на крестик на шее девушки, обнаружить его довольно сложно, несмотря на многократное увеличение фрагментов картины. Поэтому, вероятно, дело все же в чистой девичьей любви.

Напомним, что в средние века целые общины порой совершали коллективное самоубийство, чтобы не подвергнуться насильственному крещению.
Бросим взгляд на картину еще раз. Девушка, за которой гнались по всей деревне, выбилась из сил. Дальше бежать уже некуда, и она прижалась к забору. Расправа должна начаться с минуты на минуту. Односельчане потрясают палками, зонтами и ухватами, готовые пустить их в ход.
Прямо напротив девушки стоит разъяренный мужчина в талите и с тфилин, призывающий на нее все несчастья мира.
Мать девушки в правой части картины горько рыдает, отвернувшись — то ли от стыда за дочь, то ли от страха за нее. Отец все-таки, кажется, пытается остановить толпу, в отчаянии протягивая руку — с выводом З.С. Кауфмана вряд ли можно согласиться.
Трагизм сюжета подчеркивает грозовое темно-серое небо. Сама природа сочувствует девушке, плачет над ее судьбой.
Но, разумеется, у еврейского зрителя к этому чувству нередко примешивается понимание и односельчан девушки, хранящих в памяти многовековые ужасы христианских гонений.
У всех своя боль и правда.
