Использование кастрации в качестве наказания за сексуальные преступления было известно уже салическим франкам: «Если раб причинит насилие чужой рабыне и вследствие этого преступления рабыня умрет, раб должен или уплатить господину рабыни 240 денье, что составляет 6 солидов, или же должен быть кастрирован». То же наказание полагалось насильникам (mulierum oppressores) в XI в. Позднее такая мера применялась почти исключительно в парасудебных ситуациях – в случае самосуда, хотя и считалась вполне допустимой: именно поэтому месть оскорбленных родственников так легко извинялась королевским судом.
Интересно, что в качестве нормы права (безусловно, также под влиянием византийского законодательства) кастрация прелюбодея рассматривалась в городах средневековой Италии: Флоренции, Перудже, Венеции. Здесь, как мне представляется, особое звучание приобретало «теоретическое» обоснование членовредительства, разработанное византийскими теологами. В основе его лежало понятие “porneia”, обозначающее любые незаконные сексуальные отношения и, в частности, адюльтер. С религиозной точки зрения, “porneia” являлась грехом телесным (а не духовным), что делало само тело опасным для окружающих, особенно, когда бывало обнажено и прекрасно.
Именно поэтому в качестве единственного действенного средства для борьбы с данным грехом (или преступлением) византийские правоведы рассматривали членовредительство.
Ту же картину мы наблюдаем и в средневековой Италии: если мужчину, виновного в адюльтере, ждала кастрация, то женщине отрезали нос, дабы своей красотой она не привлекала более мужчин. И в том, и в другом наказании прежде всего подчеркивался производимый им диффамационный эффект, позволявший за счет унижения преступников восстановить честь и достоинство не только непосредственных жертв, но и всего городского сообщества.
Таков был основной принцип итальянского судопроизводства, особенно, как отмечает Гвидо Руджеро, в отношении преступлений, совершенных на сексуальной почве. Тот же принцип, насколько можно судить, доминировал и в представлениях итальянцев о страданиях грешников в загробном мире. Изображая мучения, уготованные им в аду, художники, по мнению специалистов, часто воспроизводили знакомые из повседневной жизни сцены наказания преступников.
Так, на картине Джотто «Страшный суд» перед зрителями представала некая пара, очевидно, признанная виновной в адюльтере: мужчина был подвешен на веревке, привязанной к члену (намек на кастрацию), а женщина висела на крюке, зацепленном за вагину. Только в XV в. под влиянием гуманистических идей в итальянской системе уголовных наказаний произошли видимые изменения: «символическое членовредительство» начало постепенно уступать место денежным штрафам.
В отличие от Италии, во Франции – при всем понимании унизительности кастрации – на первый план выходил все же не ее диффамационный эффект, но, как ни странно, ее близость к смерти (убийству) виновного мужчины. Убийство действительно являлось здесь наиболее «популярным» в случае самосуда наказанием за адюльтер. Например, в 1392 г. письмо о помиловании было даровано Симону де Ламуа из Котентена, на протяжении восьми лет терпевшему сожительство собственной жены с местным кюре Робером Жильбером и даже согласившемуся взять на воспитание девочку, родившуюся от этой связи. Симон пытался обратиться в арбитражный суд, где заключил со своим соперником соглашение, и «упомянутый Жильбер пообещал и поклялся на святых евангелиях, а также пообещал принести клятву перед распятием, что более никогда не придет к истцу и к этой женщине в дом и не оскорбит ее». И все же «перемирие» длилось недолго: застав любовников на месте преступления, Симон убил их обоих.
Однако понимание равноценности двух возможных в случае адюльтера наказаний – убийства и кастрации – прослеживается и по нормативным документам, например в «Салической правде». Так, за кастрацию свободного мужчины полагалось заплатить точно такой же штраф, как за его убийство или кражу его жены – 8000 денариев. Наличие гениталий таким образом вполне логично связывалось с самой возможностью жизни, поскольку их отсутствие лишало мужчину надежды на продолжение рода, на отцовство.
Любопытную параллель к такому восприятию мужских половых органов мы находим в Библии. В книге Бытия упоминается интересная форма клятвы, имевшая хождение у евреев: «И сказал Авраам рабу своему, старшему в доме его, управляющему всем, что у него было: положи руку твою под стегно мое, и клянись мне Господом Богом неба и Богом земли, что ты не возьмешь сыну моему жены из дочерей Хананеев, среди которых я живу. Но пойдешь в землю мою, на родину мою, и возьмешь жену сыну моему Исааку… И положил раб руку свою под стегно Авраама, господина своего, и клялся ему в сем». Таким образом, если дело касалось продолжения рода (т.е. самой жизни), клятву приносили на пенисе того, кто, собственно, являлся наиболее заинтересованным лицом.
В более поздних, по сравнению с «Салической правдой», правовых документах кастрация в понимании как потерпевших, так и судей также приравнивалась к смерти (убийству). Судя по уголовным регистрам Парижского парламента, возмещение ущерба за кастрацию или надругательство над мужскими половыми органами составляло 10000 парижских ливров – столько же, сколько обычно требовали за создание угрозы жизни истца или за убийство. В некоторых случаях за «незаконной» кастрацией могла последовать казнь совершившего ее преступника.
Именно такой приговор был вынесен в 1376 г. с целой группе обвиняемых, напавших на свою жертву ночью, около его дома. По свидетельству потерпевшего, они приехали к нему, когда уже стемнело и все спали, выпустили привезенную с собой курицу и заставили ее кричать. Истец, думая, что это лиса залезла в его курятник, вышел безоружным во двор, где был схвачен и кастрирован – всего лишь потому, что незадолго до того выиграл у своих обидчиков несколько судебных процессов.
Таким образом в позднесредневековой Франции кастрация воспринималась, скорее, как преступление, нежели как достойное наказание виновного. Не удивительно, что все рассмотренные выше случаи представляли собой ситуации парасудебного разрешения конфликта. Система французских судебных наказаний за сексуальные преступления и, в частности, за адюльтер вообще довольно долго оставалась слабо разработанной и, в связи с этим, сильно различалась в зависимости от провинции, где рассматривалось то или иное дело. Например, в Арле обычным наказанием за измену было изгнание виновных из города.
В Тоннерре, напротив, адюльтер наравне с изнасилованием и убийством расценивался как тяжкое уголовное преступление и карался смертью. Неверных жен также весьма охотно заключали в монастыри. Кастрация же прелюбодея в качестве нормы права была известна, как кажется, только обычному праву Тулузы, о чем свидетельствует хорошо знакомая историкам миниатюра. Однако, как следует из документов судебной практики, на деле такая процедура не применялась: чиновники Тулузы (как и их коллеги в других городах Южной и Северной Франции) предпочитали иные наказания за адюльтер – имевшие, впрочем, также значение в первую очередь в плане диффамации, унижения достоинства преступивших закон мужчин.
По материалам:
Тогоева О.И. Униженные и оскорбленные: Мужская честь и мужское достоинство в средневековом суде.
