Вчера мы обсуждали Что побудило СССР начать войну с Финляндией. Миф о «мирной» Финляндии. Давайте продолжим размышления на эту тему.
В чем состояли политические причины войны — и почему провалились переговоры, которые могли бы предотвратить этот никому не нужный конфликт?
После вакханалии «исторических открытий» и переоценки ценностей конца 1980-х – первой половины 1990-х годов утверждать, что Советский Союз изначально не хотел войны с Финляндией, значит навлечь на себя гнев подавляющего большинства либеральных профессоров истории и всей Высшей школы экономики разом. Временно победившая тогда точка зрения заключается в том, что злобный СССР вероломно напал на маленькую, но очень гордую Финляндию с целью то ли советизировать ее целиком, то ли просто откусить часть территории.
Есть, однако, набор фактов, свидетельствующих совсем о другом.
14 апреля 1938 года в Хельсинки прибыл новый второй секретарь посольства СССР Борис Ярцев. Через неделю он уже исполнял обязанности Временного поверенного в делах СССР в Финляндии. А финны помнили его еще с 1935 года, когда человек по фамилии Ярцев работал в Хельсинки легальным представителем ИНО (так тогда называлась советская внешняя разведка) в должности консула. При рождении его звали Борух Рывкин, а начав работать в советской разведке еще в 1920-х годах он сменил имя и фамилию на более благозвучное Борис Рыбкин. Перед отъездом в Хельсинки его вызвал Иосиф Сталин и на личной встрече в Кремле поставил задачу: склонить руководство Финляндии к заключению ограниченного оборонительного союза с СССР в случае войны с Германией.
В апреле 1938 года Ярцев-Рыбкин так и заявил министру иностранных дел Финляндии Рудольфу Холсти: Советский Союз убежден, что война с Германией неизбежна, и есть точные данные, что Берлин планирует нанести фланговый удар с территории Финляндии, для чего возможна высадка немецкого десанта с Балтийского моря и оккупация гитлеровскими войсками Финляндии. Заметьте: это было открыто сказано представителю не слишком дружественного по отношению к СССР государства в апреле 1938 года, что вносит новые краски в вопрос о том, готовился ли СССР к войне с Гитлером, оборонительные или наступательные были эти планы и какие рассматривались сроки. Дополнительно это интересно в контексте нынче заново актуальных споров о пакте Молотова-Риббентропа.
Тут начинается история с географией.
Границы Советской России и демократической Финляндии определялись Тартусским мирным договором 1920 года. Договор этот (как и все аналогичные мирные договора, заключенные Лениным и Троцким) представлял из себя череду уступок и подарков Москвы новорожденным, но кусачим лимитрофным государствам. Новая Финляндия получила дополнительно к территории бывшего Великого княжества Финляндского (ВКФ) на крайнем севере район Петсамо (Печенга), часть полуостровов Рыбачий и Северный и несколько необитаемых («гагачьих») островов в Баренцевом море. Отменив действие старого Фридриксгамского договора 1809 года, Тартусский договор закрепил в составе новой Финляндии территории, которые император Александр I по широте своей либеральной души временно передал в управление ВКФ, то есть в первую очередь Выборгское наместничество, которое ранее никогда в финскую юрисдикцию не входило. Так в составе Финляндии оказался Карельский перешеек и Западная Карелия с северным берегом Ладожского озера.
Вопрос Петсамо и Карелии дискутировался. Дискуссия, правда, была странной. Советская делегация почему-то просила оставить за ней часть Западной Карелии, а взамен как раз предложила финнам Петсамо с выходом в Баренцево море. При этом в ряде карельских сел уже прошли крестьянские сходы, где они голосовали за вхождение в Финляндию. Но в Хельсинки посчитали, что Петсамо более продуктивно в экономическом плане, чем карельские леса и болота и продали уже проголосовавших местных крестьян Советам за петсамские цветные металлы. Представитель в финском сейме карельского села Ребола (Реполя, ныне в составе российской Карелии), которое дважды собиралось на сходы, в знак протеста застрелился.
Новая конфигурация границы от реки Сестры до устья Наровы лишала Россию выхода в международные воды Балтийского моря. Особенно печальным оказалась передача Финляндии цепочки мелких островов, тянущихся в Финском заливе вдоль судоходного фарватера, что парализовывало морское сообщение с Ленинградом в случае войны.
Здравомыслящие силы в Финляндии в лице тогда еще генерала, а не маршала Карла Густава Эмиля Маннергейма и политика Юхо Паасикиви называли все это «слишком хорошим договором», намекая на то, что очевидная несправедливость Тартусского договора когда-нибудь Финляндии аукнется. Но в Финляндии в тот период доминировали силы менее здравомыслящие, а порой и просто наглые. Обсуждалась идея «Великой Финляндии», в которую включался весь Крайний Север с Кольским полуостровом, вся Восточная Карелия, «район Пиетари (Pietari)», то есть город Ленинград-Санкт-Петербург, Ингерманландия, а заодно и вся Эстония как близкородственный этнический бонус. Уступки со стороны Москвы воспринимались как демонстрация слабости.
В 1938 году Ярцев-Рыбкин, зная о доминирующих в финском обществе антисоветских и русофобских настроениях, вел себя предельно корректно. В ходе многодневных переговоров с лидерами Финляндии он озвучил премьер-министру Аймо Каяндеру, министру иностранных дел Холсти и министру финансов Вяйне Таннеру предложения СССР от имени Сталина.
Эти предложения были удивительными по своему характеру и тональности. Тогда ни о каком Карельском перешейке или отодвижению границы от Ленинграда там даже ни звука не было.
Ярцев утверждал, что Финляндия не сможет самостоятельно противостоять немецкому десанту, потому СССР окажет ей всяческую материальную и финансовую помощь, а если понадобится, то и военную. Но устных гарантий финской стороны, что она не сдастся, а окажет немецкому десанту сопротивление, Москве было недостаточно.
Почему устных? Переговоры Ярцева с финскими официальными лицами шли в совершенно секретном режиме. Вплоть до того, что встречи с премьер-министром проводились в темное время суток в отдаленных зданиях в Хельсинки, поскольку описанные выше общественные настроения в Финляндии исключали огласку этих переговоров. Пронемецкие и просто русофобские силы снесли бы действующее правительство Финляндии, если бы о переговорах с представителем Москвы стало бы известно.
Ярцев от имени Сталина предлагал обеспечить невозможность высадки немецкого десанта с Ботнического и Финского заливов. Для этого предлагалось заключить секретное соглашение с СССР о постройке советской военной базы на острове Гогланд (финское название — Суурисаари) – одном (только одном!) из цепочки крошечных островов в Финском заливе вдоль фарватера — и разрешение от СССР на демилитаризацию Аландских островов. Закрывающие вход в Ботнический залив Аландские острова имели особый статус кондоминиума (совместного финско-шведского управления) и были по международным договорам демилитаризованной зоной. Одним из гарантов их статуса как раз и был СССР. Снятие статуса демилитаризованной зоны позволило бы построить на них береговые укрепления против возможного десанта. Никаких территориальных требований или угрозы насилия к Финляндии в тот момент не предъявлялось.
Финны задумались.
Промыкавшись весь 1938 год в Хельсинки в бессмысленных беседах, в марте уже 1939 года Ярцев видоизменяет предложение. Теперь СССР предлагал арендовать на 30 лет часть цепочки островов в Финском заливе (Гогланд, Мощный – по-фински Лавансаари, Тютерс и Сескар).
Финны снова задумались.
У Москвы стали сдавать нервы, и она дополнительно предложила за острова в Финском заливе значительную часть Восточной Карелии, чтобы успокоить финское общественное мнение, которое претендовало на исконно русские земли до Архангельска и Вологды.
Финны задумались опять.
Тут надо понимать, что Маннергейм открыто и громко выступал за передачу островов СССР, поскольку это был реальный компромисс, а удержать их в случае войны Финляндия все равно никак не могла. Маннергейм настаивал на нахождении мирного компромисса с СССР, поскольку условия это позволяли. Выступая в сейме, он сказал, что финская армия против советской «не продержится и двух недель». Здесь он ошибся, продержалась она три месяца и две недели, но надо указать, что за компромисс с Москвой выступали в основном генералы и политики шведского происхождения, хорошо образованные и обученные. Этнические финны, в основном представители Аграрной партии, входившей в правящую коалицию, слова «компромисс» не знали.
Премьер-министр Аймо Каяндер был ботаником в прямом смысле этого слова. В дореволюционные времена по поручению Российской академии наук он изучал леса Якутии, проплыв на баркасе по реке Лене и собирая образцы растений. В независимой Финляндии он был профессором лесоводства, директором Лесопарковой службы Финляндии и пацифистом. В премьер-министры его вытолкнула Аграрная партия. Он считал, что Россия никогда не нападет на Финляндию, а потому и переговоры с Москвой не нужны, как и поиск компромиссов.
В апреле Финляндия в лице премьера Каяндера отказывается от переговоров. Это была точка невозврата. В августе 1939 года Германия и СССР заключают Договор о ненападении, в секретной части которого Финляндия была отнесена к советской зоне влияния. 5 октября финских представителей в последний раз приглашают в Москву, где предъявляют уже территориальные требования, но даже на этом этапе они были относительно сбалансированы. Граница отодвигается от Ленинграда на 90 километров, при этом обе стороны разрушают свои укрепления на Карельском перешейке. Финляндия передает СССР острова Финского залива в собственность и полуостров Ханко в аренду. СССР снимает ограничение на вооружение Аландских островов собственно финскими силами. Финляндия получает часть Восточной Карелии в качестве компенсации площадью в два раза больше того, что передает СССР. Герман Геринг сообщает новому министру иностранных дел Финляндии Эркко, что вам бы лучше, наши маленькие северные друзья, на это все согласиться.
Финны задумались.
Этот рефрен приходится повторять уже в который раз, потому что рационально объяснить происходившее не всегда возможно. Госсовет, парламент и общественное мнение Финляндии, подумав, предложили собственный вариант компромисса. Финляндия передает СССР острова в Финском заливе, а также два населенных пункта на Карельском полуострове: знаменитые Териоки и Куоккала (ныне Зеленогорск и Репино), которые анклавами вдавались в советскую территорию. Кроме того, финны требовали от Москвы подтверждения статуса Аландских островов.
Удивительно, но даже в этот момент у Сталина не сдали нервы, хотя по логике уже должны были. Он снова предложил чуть сократить требования по Карельскому перешейку и уменьшить численность советского гарнизона в Ханко. «Вы хотите спровоцировать конфликт?», — спросил Молотов у финнов. Маннергейм и Паасикиви снова пытаются убедить парламент принять советские предложения, по очереди в нем выступая. Не подействовало. 9 ноября переговоры прекратились, но еще пару дней оставалась надежда на компромисс. 13 ноября финская делегация покинула Москву.
Война началась 30 ноября сразу с нескольких неожиданностей. Советская армия практически ничего не знала о качестве «линии Маннергейма» — системы укреплений на Карельском перешейке.
А отрывочные сведения разведки не принимались в расчет даже такими образованными командирами, как, например, Мерецков. В результате финская Армия перешейка под командованием генерала Хуго Эстермана легко остановила советскую 7-ю армию, что создало у финнов ощущение эйфории и взлет патриотизма. С другой стороны, финны проспали постройку в СССР отводной ветки железной дороги к северу от Ладожского озера и соответственно появление там семи советских дивизий.
Вообще стратегический план СССР не вызывает критики до сих пор. Наступление на Карельском перешейке должно было сопровождаться ударом на запад из центральной Карелии по прямой с дальнейшим выходом в районе Оулу к берегу Ботнического залива, что перерезало Финляндию пополам. При этом на Крайнем Севере отмечалась особая важность занятия района Петсамо и выхода к норвежской границе, чтобы прекратить вывоз руды в Германию. Это считалось критически важной целью в общем контексте европейской политики (к вопросу о стратегии отношений с Германией). Но при этом именно та часть плана, которая предусматривала разрезание Финляндии на две части, катастрофически пошла не так.
Уже 7 декабря 163-я стрелковая дивизия 9-й армии занимает поселок Суомиссалми. Именно эти части должны были продолжать движение на запад, чтобы разрезать Финляндию пополам. Но финны мелкими группами окружают дивизию и блокируют ее от снабжения. Температура от -25 с перепадами до -40. Снег от 20 сантиметров. На помощь по узкому дефиле между двумя озерами у деревни Раати колонной без флангового охранения выдвигается 44-ая дивизия, которую также окружают и блокируют финны силами до двух рот (около 350 человек). Финский полковник Яльмар Сииласвуо применил так называемую «тактику motti» (от слова «поленница дров», которые лесорубы располагают в лесу на расстоянии видимости друг от друга): небольшие группы финнов со специфическим вооружением располагались в лесу без фронтального соприкосновения с численно сильно превосходящими советскими частями, а как бы окружали их почти невидимой завесой. Тогда же родился и миф о «снайперах-кукушках», которые якобы приковывали себя к деревьям.
В реальности финны просто очень эффективно использовали имевшееся в их распоряжении оружие и знание местности. Обе советские дивизии были практически уничтожены, потеряв всю бронетехнику и половину личного состава.
Впоследствии стало понятно, что финские лыжники лишь блокировали дороги и технично расстреливали окруженных. А советские части, как правило, сбивались в кучу в лесу и занимали пассивную оборону, превращаясь просто в мишени.
Командование 44-й дивизии, вышедшее из окружения (комбриг Виноградов, полевой комиссар Пахоменко и начальник штаба Волков) было расстреляно перед строем. Та же участь постигла и нескольких полковых командиров 163-й дивизии. Но история повторилась у Сортавалы с 158-й стрелковой дивизией, застрявшей в окружении до конца войны. На Новый год в Южном Леметти в окружение из-за «тактики motti» попали в окружение 18-я стрелковая дивизия генерала Кондрашова вместе с 34-й танковой бригадой комбрига Кондратьева. 28 февраля они все-таки рискнули прорваться из окружения и были почти целиком перебиты в так называемой «долине смерти» у Питкяранты. Из 15 тысячи человек из окружения вышли чуть более тысячи, половина из которых раненные и обмороженные. Кондратьев застрелился, а Кондрашов вышел из окружения, но был расстрелян, а дивизия расформирована из-за потери знамени. Потери в «долине смерти» у Питкяранты составили около 10% всех советских военных потерь этой войны.
Зимняя война никого не украсила, – ни финнов, ни «советских», но многих похоронила, и еще больших отрезвила. Советская армия с сильным опозданием стала реформировать сама себя. Есть соблазн предположить, что неудачи первых двух месяцев советско-финской войны серьезно повлияли в положительную сторону на мышление советского командования и офицерского корпуса. А это в свою очередь сказалось и на последовавшей большой войне. Без «финской репетиции» события 1941 года были бы еще страшнее и, возможно, необратимыми.
Отчасти это так. Резко изменилось отношение к артиллерии. Массированное применение артиллерии смешанных калибров уже в 1942 году стало фирменным знаком советской тактики, а впервые это было отработанно на «линии Маннергейма». Уже сама идея разрезающего удара из Центральной Карелии была куда более прогрессивной, нежели попытки массированных фронтальных наступлений, которые безуспешно предпринимались в Испании и в конечном итоге привели к поражению республиканцев.
Важно и обновление командного состава, в частности, отстранение Климента Ворошилова от командования крупными операциями. Например, неприязнь Ворошилова к автоматическому оружию надолго затормозила производство в СССР автоматов, несмотря на очевидные положительные показатели финского автомата «Суоми».
Другое дело, что «Зимняя война» изменила внешнее отношение к боеспособности советской армии.
Три с половиной месяца сопротивления финнов породили на Западе представление, что советская армия не слишком боеспособна. Отчасти это стало причиной подозрительности Англии и Франции при попытках создания коалиции с СССР, в этих странах сохранялось влиятельная часть элиты, считавшая СССР «колоссом на глиняных ногах». А для Германии же Зимняя война стала еще одним доказательством того, что блиц-криг возможен.
С политической же точки зрения итоги войны оказались для финнов куда менее трагичными, чем могли бы быть. Никакой советизации или демилитаризации не случилось. Обмен территориями практически не вышел за рамки последних предложений, сделанных еще на мирной стадии переговоров. И всего этого можно было избежать, просто проявив добрую волю и понимание, поскольку никаких реальных территориальных или социально-политических претензий изначально Советский Союз Финляндии не выдвигал.
Негибкость финского правительства задним числом принято объяснять национальными убеждениями части значительной общества, но эти убеждения выходили далеко за рамки национальной обороны. Маннергейм, его «шведская гвардия» и примкнувший к ним Паасикиви оказались куда более дальновидными политиками, чем реальные финские националисты, мечтавшие дойти до Архангельска и Вологды и проводить парады в Пиетари. И потому теперь так неприятно вспоминать о «миссии Ярцева», о начале переговоров и об их бесславном завершении.
