Плавучие тюрьмы стали одной из самых черных страниц в истории Гражданской войны в России. Они представляли собой грузовые баржи, на которых сотни людей ютились в жуткой тесноте, страдая от антисанитарии, болезней и репрессий со стороны охраны. Недаром эти курсировавшие по рекам страны набитые народом суда стали известны как «баржи смерти».
Национальный музей Удмуртской Республики им. К. Герда.
Оборудованные на баржах тюрьмы для уголовников и военнопленных использовали как красные, так и их противники – белые. Из них было куда сложнее сбежать, чем из тюрем на земле, да и людей для охраны требовалось меньше.
Стороны открыто обвиняли друг друга в том, что их враги выводили эти суда с военнопленными в море или на середину реки и целенаправленно топили. Документальных подтверждений, однако, подобных массовых казней нет. Но и без этого «баржи смерти» были по-настоящему кошмарным местом.
Так оказавшийся на использовавшейся белыми барже «Волхов» врач Кононов описывал то, что там увидел: «Все население сбито в ужасающей тесноте; люки – единственный приток воздуха и света – забивались гвоздями и не открывались несколько дней. Другой пищи, кроме куска хлеба, заключенные не получали ни разу… Все население баржи больно тифом и дизентерией. Больные испражняются под себя, и их испражнения стекают на тех, кто под ними. Умершие валялись вперемежку с живыми по нескольку дней… Червями были полны гноящиеся раны еще живых, носы, уши умерших. Невыносимый смрад охватывал всякого подходившего к люку: там люди лежали замурованные неделями…»
Получаемые пленными куски хлеба часто были покрыты плесенью всех цветов радуги и в жаркое время года быстро превращались в гнилое месиво. Чистой воды всегда не хватало, и люди черпали «забортную воду», что в свою очередь способствовало распространению кишечных заболеваний.
Достать еду можно было у часовых, если в распоряжении заключенного было хоть что-то ценное. Порой за черствый сухарь люди отдавали свои единственные сапоги или штаны.
Между тем надзиратели со своими подопечными нисколько не церемонились, применяя к ним физическую силу по любому поводу. В отдельных случаях дело могло дойти и до убийства. Трупы застреленных или заколотых штыками несчастных просто выбрасывали за борт.
Несмотря на то что сбежать с «баржи смерти» было задачей практически невыполнимой, такие попытки предпринимались. Так, в один жаркий июльский день 1919 года на побег решились узники все той же баржи «Волхов», шедшей по реке Туре недалеко от города Тюмени.
На судне тогда находились 160 уголовников и 900 военнопленных Красной армии, включая четыре сотни сражавшихся за большевиков венгров. Поводом послужили слухи, что белые намереваются затопить баржу вместе со всеми ее злосчастными пассажирами.
Когда два люка в трюм были открыты и заключенных стали выводить на палубу в туалет, раздался крик «ура», ставший условным сигналом. На корме удалось разоружить и уничтожить часть охраны, но у второго люка попытка провалилась.
Осознав, что не справятся, узники под градом пуль стали прыгать в воду, но лишь незначительная часть их добралась до берега. Загнав выбравшихся на палубу обратно в трюм и взяв ситуацию под контроль, конвоиры в наказание расстреляли несколько десятков человек, остальных же лишили еды на три дня.
Куда удачнее сложилась судьба заключенных баржи, которую белые держали у пристани села Гольяны недалеко от города Сарапула. Узнав, что на борту находятся четыре сотни пленных красноармейцев, командующий Волжской флотилией Федор Раскольников решился на дерзкий шаг.
16 октября 1918 года в расположение противника направился миноносец «Прыткий», выдававший себя за белогвардейский корабль. Переодетые красные моряки сообщили встречающим, что прибыли эвакуировать баржу в другое место. Уверенность, с которой они действовали, в итоге помогла им осуществить задуманное.
Когда баржу отбуксировали от Гольян на порядочное расстояние, большевики напали на охрану и быстро ее обезоружили. «Стал открываться люк. Все шарахнулись в стороны… – вспоминал военнопленный Викентий Карманов. – В люк заглянул матрос и сказал: “Живы ли, братцы?” и бросил каравай хлеба. Что было после этого – нельзя передать никакими словами! Закричали “Ура!”, захлопали в ладоши, и многие еще не верили, что это свои».
«Страшно было смотреть на исхудалых, измученных людей, – отмечал в свою очередь член экипажа “Прыткого” Евгений Фрейберг. – Казалось, что они вышли из могил…»
