Итак, представьте себе: Дижон, столица Бургундии, где-то XV век. Население 10 тысяч, немалый город по тем временам. Есть свой университет, бани, госпиталь, собор, большая рыночная площадь и, конечно, бордели. Найдется с десяток всевозможных увеселительных заведений для тех, кто мечтает освободиться от излишних гуморов в теле. В Дижоне тех лет было больше сотни официально зарегистрированных проституток, и еще, как минимум, столько же неофициальных. Так где же их найти? Нужны советы бывалых!
Допустим, вы абитуриент, приехавший из глубинки, чтобы поступить в прославленный университет.
Допустим, Господь наградил вас фамилией Шабо, а родители — именем Жульен. Вы только-только прибыли в Альма-матер. Первый день новой жизни! Вступление в ряды студентов, жестокие инициации, дедовщина со стороны старшекурсников (а если повезет, кровавые дуэли и студенческие бунты) — все это впереди. Как, впрочем, и неминуемая школярская нищета, попойки и телесные наказания от преподавателей. А сегодня — экскурс по городу. И первым делом вы, конечно, идете искать развлечений — вина и гулящих женщин.
Будет ошибкой считать, что Средневековье было пуританским, секс тогда очень ценили, плотских удовольствий было с избытком, а фривольные песни были такими, что современные стендаперы выглядят девственниками на фоне ярмарочных шутников. Были даже книги в духе «Камасутры», в которых рассказывалось о том, как ублажить женщину в 24 различных позах.
Итак, сразу же после обязательной для студентов службы в честь святого Венигна, покровителя Дижона, Господь быстро посылает вам друга — красномордого потного жиртреста по имени Оливье. Тоже абитуриент, но выглядит бывалым и жовиальным. Рассказывает, что уже прочухал у старшаков, где тут самые лучшие бордели и таверны. «Держись меня, брат, и мы сковырнем весь Дижон, что твой прыщ!». На ваши слова о том, что прыщи тут только у него, он бестактно фыркает, ненароком плюнув на кого-то из старшекурсников.
…Бежать пришлось долго. Старшаки таскают с собой дубинки, а некоторые — тесаки. Обыденная вещь для студента тех лет. Оливье весь взмок, но, кажется, счастлив, что удалось оторваться. «А знаешь, че они такие злые? — пыхтит он, — Обычно в это время здесь трутся проститутки, но в день приема абитуриентов магистрат их разгоняет… лицемеры!».
Куда нас занесло? Вдруг с другой стороны переулка слышатся крики: «Провались ты, скелет, змеиная кожа, сушеный коровий язык, бычий хвост, вяленая треска!». Ага, там ярмарка!
На ярмарке должно быть весело. Какой-то пьяный здоровяк разносит булочную. Попутно он выкрикивает «Quean» и «Harlot», то бишь величает «шлюхой» хозяйку лавки. Смотреть на дурака забавно, но из-за него с площади ливнули все настоящие проститутки, коих тут было в избытке. Вообще, их сюда официально пригласила администрация города — ради увеселения граждан (обычная практика для того времени). Проблема в том, что все эти harlot на ярмарках подрабатывают еще и воровством. Собственно говоря, даже английское punk, «шлюха», изначально означает также воровку, как своего рода синоним.
В общем, завидев стражу, целая толпа женщин ломится в разные переулки. Попутно вы замечаете, что у них на руках красуются цветные повязки. «Ага, отметка уличной проститутки», — понимаете вы. «Ну это известный факт, — оживляется Оливье которому выпал шанс щегольнуть взрослыми знаниями, — в Авиньоне они носят красную тесьму на плече, а Берне и Цюрихе — красную шапочку, в Аугсбурге — зеленую вуаль, в Венеции — желтый шарф на плече».
Вдруг Оливье останавливается как вкопанный: «Трактир! Будь неладна кровная мать Господня, трактир!».
И тут же боязливо оглядывается: за такое богохульство, если донесут, полагается клеймо и побивание у позорного столба. Кажется, никто не слышал. Пронесло. Внутри вас ждет два неприятных сюрприза. Во-первых, здесь, в этом очаге высокой городской культуры, жрут руками. То есть в какой-нибудь северной глубинке (вроде той, откуда вы родом) или каком-нибудь задрипанном Цюрихе едят ложками. А здесь — вот так. Понять такое сложно, но за годы обучения придется привыкнуть. Из столовых приборов здесь только тупой нож, накрепко привязанный к столу — во избежание поножовщин. Вторая неприятная новость — трактир забит солдатней. Кто-то уже достал оружие и машет им, кто отирает кровавую юшку с лица. По людям, упавшим в солому, ходят как по половицам.
Зато из любопытного вы замечаете настоящих полковых проституток, о которых слышали разве что в рассказах отца о боевой юности. Тут уже ваша очередь просвещать Оливье: да, вот так вот, полковые девицы ходят в мужской одежде, презрев все божественные указы. Даже сама Жанна Фландрская, «женщина с сердцем льва», защищавшая свои владения с оружием в руках, не смела нарушать эти наставления и надевала кирасу поверх платья. А эти, эвон как, не гнушаются. «Тьфу, мерзость, — сплевывает Оливье, — ничего гаже в жизни не видал!».
Лучше бы вам поспешить отсюда. Пьяные солдаты — публика явно поопаснее разъяренных старшаков. На выходе из трактира вас окликает гулящая девка: простоволосая, на руке тот самый цветной платок, как у проституток на ярмарке. «Эй, малыши, не желаете развлечься?». «Отчего ж, сударыня, не развлечься!», — отвечает ей неожиданно писклявым голосом Оливье. Вы неловко проходите в переулок, где ваш друг, красный, как раскаленный прут в кузнице, начинает размахивать трясущимися руками и куртуазничать, невпопад бросая фразы на латыни.
Дама предлагает «нечто особенное»: содомский грех, студентам скидка, школярам с богословского факультета — двойная скидка. «Оливье, — окликаете вы друга, который трясется уже совершенно как масло в маслобойне, — Оливье, перед нами мужчина». И указываете на «ее» кадык. «Aquĭla non captat muscas», — не в тему выдавливает из себя Оливье и мажется, мажется по стенке переулка наружу, словно продолжая метафору о маслице.
«А ты не так прост», — мычит он, быстро переставая краснеть на свежем воздухе. Приходится объяснять про брата, который учился в Сорбонне, и там такого навалом. А самое главное, по закону подобным «мамзелям» все сходит с рук. В худшем случае, при поимке их уличают в мошенничестве. Ведь грех мужеложества возможен только тогда, когда оба мужчины знают о поле друг друга и, тем не менее, преступают сию запретную черту. Клиенты же сами, естественно, вторят, что их попросту обманули. А иногда случается и так, что пьяный клиент в темноте и вправду обманывается. Та еще казуистика.
Ну и где же в этом городе найти немного чистой и искренней продажной любви? Ответ для средневекового человека будет достаточно очевидным: у церкви!
Сейчас это кажется лицемерием, но в средние века почти все бордели курировал либо городской совет, либо Церковь. Да, проституция считалась грехом, но не преступленим (нужно понимать разницу!). Она была меньшим из зол и важным социальным регулятором. Мужчины в те времена предпочитали жениться только после того, как состоялись материально, то есть после 25. А до этого времени они были вынуждены выпускать пар в домах терпимости.
Поэтому такие «удобные местечки» и «веселые замки» зачастую группировались рядом с магистратом или даже церквями. Подчас их и вовсе называли «веселыми аббатствами». Особенно ярко это двоемыслие выглядело в городах, бывших паломническими центрами. Пилигримы стекались сюда, грешили в борделе и тут же отмаливали грешок в святом месте. Очень удобно!
Многие бордели (особенно во Франции) были организованы по типу монастырей: со строгим уставом и распорядком дня. Муниципальные бордели больше походили на типичные средневековые цеха — с цеховым уставом, старостами и «мастерами». В общем, все строго, не забалуешь. В каком-то смысле это и вправду было меньшим из злом. Проститутки вне «гильдии» жили плохо, чаще всего умирали молодыми, постоянно подвергались насилию и жили в ужасающей нищете.
Еще одна причина, по которой Церковь пыталась пристально следить за проституцией — ведьмовство. Ведьмы по определению считались сексуально распущенными, а сексуально распущенные женщины — тяготеющими к ведовству и сделкам с Дьяволом. В общем, открыть бордель при аббатстве — это, конечно, некрасиво, но пусть уж заблудшие души возвращаются к истинной вере, чем остаются неподнадзорными на радость Сатане. В 1198 году Папа Иннокентий III вообще провозгласил достойным деянием жениться на проститутке, дабы тем самым помочь ей покончить с грешной жизнью.
Значит, дорога в «веселое аббатство»!
Идя по стремительно темнеющему Дижону, вы отчаянно пытаетесь вспомнить всех католических святых покровительниц падших женщин: Мария Магдалина, Мария Египетская, Пелагея… Спрашивать о местонахождении борделя не хочется, но Оливье берет инициативу на себя: «А где здесь, уважаемые, обители Марии Магдалины… Э-м-м, для падших женщин?». Вам указывают на здание, больше похожее на часть городских укреплений. В воротах сурового дома открывается окошко, из которого на вас глядит такая жуткая карга, что хочется бросить все и убежать.
Окно захлопывается — вы даже не успеваете сказать и слова. Зато ответ приходит свыше — в виде помоев, обильно вылитых с балкона. «Запомните, юноши, это приют для бывших грешниц. Нераскаявшихся ищите в другом месте!». «А-а-а, для бывших, понятно», — отвечает Оливье, на которого попала большая часть помоев, после чего он снимает с уха капустный лист и машинально начинает его жевать.
Чтобы справиться с неловкостью, вы пытаетесь прикинуть, сколько будут стоить услуги в приличном борделе. «Итак, — начинает Оливье, — средняя проститутка платит 58 су в год налогами. Следовательно, зарабатывает что-то около 174 су. Округлим до 175! Итого, в рабочий день она получает что-то около пары су. То есть услуга обойдется нам в один су с каждого…». В принципе, с Оливье все понятно. Он, как сын юриста, знает, сколько проститутки платят налогов, но не знает, сколько они стоят. Браво! Ну и угораздило же довериться идиоту.
И вот оно, «веселое аббатство»! Аккурат между зданием муниципалитета и церковью. Очень удобно. Внутри уже собралась вся братия: студенты кутят в честь начала нового года, солдаты уже кидаются бутылками, священники, узнаваемые по тонзурам, старательно изображают из себя мирян, декан университета почтил собрание своим присутствием, всячески подчеркивая, что находится здесь исключительно ради того, чтобы проконтролировать своих буйных подопечных. Тот самый злой здоровяк с ярмарки снова орет: «Quean!» и «Harlot!». Впрочем, сейчас его крики уместны, потому что здесь и вправду работают падшие женщины.
На Оливье просто страшно смотреть. Все тревоги сегодняшнего дня, кажется, навалились на него разом. Он бормочет что-то из теории Галена о телесных соках: «…Если женщина не получит удовольствие от соития, то не сможет забеременеть, следовательно, не стоит слишком стараться сегодня…». Видимо, его так взбудоражила лежащая на самом видном месте книга «Зерцало искусства любви», в которой, как известно, изображены 24 наилучших позы для удовольствия мужчины и женщины (а значит, и зачатия потомства). Впрочем, вам уже не кажется, что Оливье знает хоть что-то из этого достойного пособия.
Впрочем, волнение оказывается напрасным. «Абитуриенты?, — спрашивает подошедшая к вам строгая и властная женщина (очевидно, аббатиса этого прекрасного вертепа), — абитуриентов не обслуживаем, приказ магистратуры. Вот когда примите присягу Университету — милости прошу». Четко и ясно, словно в монастыре или цеху.
Единственная радость на пути к общежитию — Оливье умудрился украсть «Зерцало искусства любви». Не иначе, чтобы похваляться перед старшекурсниками. «Послушай, тут рекомендуют по совету премудрого Петра из Абано стимулировать некий клиторус. Что это вообще такое, не в курсе?»… Спаси нас, святой Венигн…
